Массовые акции оппозиции против итогов результатов выборов 4 декабря по-прежнему остаются самой горячей темой, обсуждаемой в СМИ и соцсетях. Акции протеста уже вторую неделю продолжаются в Москве, в Санкт-Петербурге, других крупных городах по всей России. Власти отреагировали на эти выступления по-разному: президент довольно сдержанно, премьер с большим опозданием, зато куда более развернуто. Своими впечатлениями относительно реакции властей на эти события в интервью Радио Свобода делится политтехнолог Глеб Павловский:
– Массовые митинги 10 декабря прошли спокойно, без разгонов, без столкновений – в столице во всяком случае. И это очень важно. Это правильная реакция властей, она снижает уровень агрессии в городах, в обществе. Конечно, это не ответ на протесты, и я думаю, что прямого и срочного ответа не будет – будет постепенный пересмотр каких-то позиций в политической системе. Общество входит в полосу политизации, в связи с чем, системе придется учиться тому, от чего она давно отвыкла: отвечать людям. Прежде народ хотел, чтобы его избавили от политики, чтобы не звали ни на какие митинги, и власть эту страсть вполне удовлетворяла. Нынче же она оказалась в принципиально иной ситуации, в которой ей необходимо осваиваться.
– Вы были одним из идеологов создания прокремлевских молодежных движений, например, "Наших", которые, как многие считали, были созданы как раз на случай массовых выходов оппозиции на улицы, так называемой "оранжевой угрозы". Почему после поствыборных протестов движение "Наши" выглядит не слишком убедительно?
– Все, и Кремль в том числе, прекрасно понимают, что "оранжевой" угрозы сейчас нет по очень простой причине: оранжевые революции исходят из самого аппарата, это раскол в самом истеблишменте, раскол в государственной власти, когда одна из фракций для оказания давления на другую выводит на улицы людей. Но у нас раскола нет. И люди на улице сами по себе вовсе не опасны.
– Число манифестантов оценивается десятками тысяч. Вы думаете, российские власти не видят угрозы, исходящей от них?
– Власти испытывают жуткий дискомфорт от этого, потому что нынешняя система формировалась в период, когда ничто не могло заставить людей выйти на улицу. Мы помним осень 1999-го года, взрывы в Москве, когда разные политические силы пытались проводить антитеррористические митинги и шествия. Но люди не шли на это, они устали, объелись публичной политикой. В этом комфортном для себя настроении общества и сформировалась нынешняя власть. Сегодня же большая политика вновь возвращается в страну. Конечно, это дискомфорт, но еще не угроза.
– Мне представлялось, что у власти был сформирован некий пакет ответов на любые активные действия оппозиции. Туда входили, скажем, пропагандистские действия на телевидении, известное очернение оппозиции и массовые действия "Наших". Ничего из этого арсенала применено не было.
– Реакция, которой многие ждали и боялись (я тоже, признаюсь, боялся такой реакции), конечно же, самая простая, спазматическая: ударить. Сам Путин не так давно, между прочим, говорил о том, что людей, которые выходят на улицу, бьют палкой по голове. Очень важно, что теперь он не произносит таких слов – это уже прогресс! Если бы власть ввязалась в войну со своим собственным молодым средним классом, точнее, с детьми среднего класса, то весь средний класс поднялся бы на защиту своих детей. Ни одна семья не готова к тому, что ее ребенка будет бить государство. Я думаю, что в данном случае было принято очень верное решение, не исключено, что в самый последний момент.
– У властей сейчас есть какой-то рецепт обращения с этим новым движением?
– Я думаю, власть пока пытается ответить на вопрос, есть ли вообще это движение? Ведь на улицы вышла очень неоднородная масса. Были люди, которые просто бродили по площади в хорошем настроении и, конечно же, крайне неодобрительно относились к тому, как власть поступила с выборами. Были люди, которые со сцены выкрикивали какие-то набившие оскомину лозунги. Предложения политиков старой гвардии выглядят смешными и нелепыми, поскольку они и сами из той прошлой эпохи, эпохи деполитизации. Повторяю, к нынешней общественно-политической реалии не готов никто – ни власть, ни оппозиция. Может быть, больше всех готовы горожане. Но это совсем не значит, что они хотят выйти драться с ОМОНом.
– То есть вы считаете, что власть в принципе разумно поступает, осторожничая, выжидая, что будет происходить дальше?
– Я считаю, что реакция власти на митинг 10 декабря – это первый ее разумный шаг в этом году. Дальнейшей стратегии, я думаю, у власти пока нет. И общение Путина со страной по "прямой линии" показывает, что есть набор сценических приемов, есть набор формул, есть по-прежнему блестящая путинская способность к риторическому маневрированию, но нет ни программы, ни стратегии, ни понимания того, что мы все уже живем в новом мире. Не только внутри России, но и вне.
– Говоря об ошибках властей за последний год, вы испытываете некое злорадство: мол, с тех пор, как я ушел, власти допускают ошибки?
– Ошибки начались раньше и, думаю, что к некоторым из них причастен и я. Я не хочу отделять себя от стратегии, которая в целом (по чьей вине конкретно я сейчас разбираться не хочу) пришла в тупик. Но я не считаю, что модель обречена, более того, я уверен, что она жизнеспособна и борьба должна идти за тот или иной путь развития этой модели, за ту или иную стратегию ее очеловечивания, если угодно. Конечно, есть очень серьезные ошибки: создание "Народного фронта", например, или удары по "Единой России" со стороны тандема. Фактически, партия сейчас находится в полуразгромленном состоянии, причем уничтожает ее сам Кремль с Белым домом, а никакая не оппозиция. И это лишь одна из ошибок. Злорадства я, тем не менее, не испытываю – я и сам не ждал, что падение будет таким быстрым. Все-таки мы строили этот "железный" рейтинг Путина не для того, чтобы он так позорно свалился в болото, которое, чавкнув, его поглотило. Мы представляли себе финал несколько иначе. Вопрос в том, способен ли Путин идти дальше? Способен ли он предложить версию Путина 2.0, о которой мы говорили еще весной этого года? Пока этой версии нет, пока перед нами Путин версии "М" (слегка модернизированный). Очевидно одно: власть перестала понимать свою страну. Она перестала понимать, на чем она держится, перестала отличать друзей от врагов. Она покупает тоннами фальшивую лояльность у мерзавцев, которыми окружает себя.
– Вы ни один год наблюдали изнутри всю эту механику. Вы считаете, что Путин способен вот так взять и изменить все в той модели, которую он построил под себя, под свое окружение?
– С последним я просто не согласен. Во всяком случае, в лучшие годы Путин строил власть не под окружение, а окружение под власть. Он просто экономил силы. Он ведь гедонист по натуре. Он искал более удобные, как он говорит, "комфортные" варианты. Но он слишком увяз в этой консервативной кадровой модели, и постепенно она стала поглощать его самого. Он окружен людьми, которых, я думаю, 10 лет назад в таком виде, с такими коммерческими амбициями он бы просто не подпустил к себе близко. А сегодня они его окружают.
Способен ли Путин изменить эту модель? Это вопрос политический, а не антропологический. Я думаю, если политик не хочет потерпеть крушение, он меняется, он становится таким, какого прежде ни они сам, ни общество не знали. У нас нет времени на эволюцию стареющего Путина, который с трудом понимает меняющийся мир. Он потерпит политическую катастрофу если не в первый, то во второй год президентства, если не возьмет себя в руки и не переменится.
– Массовые митинги 10 декабря прошли спокойно, без разгонов, без столкновений – в столице во всяком случае. И это очень важно. Это правильная реакция властей, она снижает уровень агрессии в городах, в обществе. Конечно, это не ответ на протесты, и я думаю, что прямого и срочного ответа не будет – будет постепенный пересмотр каких-то позиций в политической системе. Общество входит в полосу политизации, в связи с чем, системе придется учиться тому, от чего она давно отвыкла: отвечать людям. Прежде народ хотел, чтобы его избавили от политики, чтобы не звали ни на какие митинги, и власть эту страсть вполне удовлетворяла. Нынче же она оказалась в принципиально иной ситуации, в которой ей необходимо осваиваться.
– Вы были одним из идеологов создания прокремлевских молодежных движений, например, "Наших", которые, как многие считали, были созданы как раз на случай массовых выходов оппозиции на улицы, так называемой "оранжевой угрозы". Почему после поствыборных протестов движение "Наши" выглядит не слишком убедительно?
– Все, и Кремль в том числе, прекрасно понимают, что "оранжевой" угрозы сейчас нет по очень простой причине: оранжевые революции исходят из самого аппарата, это раскол в самом истеблишменте, раскол в государственной власти, когда одна из фракций для оказания давления на другую выводит на улицы людей. Но у нас раскола нет. И люди на улице сами по себе вовсе не опасны.
– Число манифестантов оценивается десятками тысяч. Вы думаете, российские власти не видят угрозы, исходящей от них?
– Власти испытывают жуткий дискомфорт от этого, потому что нынешняя система формировалась в период, когда ничто не могло заставить людей выйти на улицу. Мы помним осень 1999-го года, взрывы в Москве, когда разные политические силы пытались проводить антитеррористические митинги и шествия. Но люди не шли на это, они устали, объелись публичной политикой. В этом комфортном для себя настроении общества и сформировалась нынешняя власть. Сегодня же большая политика вновь возвращается в страну. Конечно, это дискомфорт, но еще не угроза.
– Мне представлялось, что у власти был сформирован некий пакет ответов на любые активные действия оппозиции. Туда входили, скажем, пропагандистские действия на телевидении, известное очернение оппозиции и массовые действия "Наших". Ничего из этого арсенала применено не было.
– Реакция, которой многие ждали и боялись (я тоже, признаюсь, боялся такой реакции), конечно же, самая простая, спазматическая: ударить. Сам Путин не так давно, между прочим, говорил о том, что людей, которые выходят на улицу, бьют палкой по голове. Очень важно, что теперь он не произносит таких слов – это уже прогресс! Если бы власть ввязалась в войну со своим собственным молодым средним классом, точнее, с детьми среднего класса, то весь средний класс поднялся бы на защиту своих детей. Ни одна семья не готова к тому, что ее ребенка будет бить государство. Я думаю, что в данном случае было принято очень верное решение, не исключено, что в самый последний момент.
– У властей сейчас есть какой-то рецепт обращения с этим новым движением?
– Я думаю, власть пока пытается ответить на вопрос, есть ли вообще это движение? Ведь на улицы вышла очень неоднородная масса. Были люди, которые просто бродили по площади в хорошем настроении и, конечно же, крайне неодобрительно относились к тому, как власть поступила с выборами. Были люди, которые со сцены выкрикивали какие-то набившие оскомину лозунги. Предложения политиков старой гвардии выглядят смешными и нелепыми, поскольку они и сами из той прошлой эпохи, эпохи деполитизации. Повторяю, к нынешней общественно-политической реалии не готов никто – ни власть, ни оппозиция. Может быть, больше всех готовы горожане. Но это совсем не значит, что они хотят выйти драться с ОМОНом.
– То есть вы считаете, что власть в принципе разумно поступает, осторожничая, выжидая, что будет происходить дальше?
– Я считаю, что реакция власти на митинг 10 декабря – это первый ее разумный шаг в этом году. Дальнейшей стратегии, я думаю, у власти пока нет. И общение Путина со страной по "прямой линии" показывает, что есть набор сценических приемов, есть набор формул, есть по-прежнему блестящая путинская способность к риторическому маневрированию, но нет ни программы, ни стратегии, ни понимания того, что мы все уже живем в новом мире. Не только внутри России, но и вне.
– Говоря об ошибках властей за последний год, вы испытываете некое злорадство: мол, с тех пор, как я ушел, власти допускают ошибки?
– Ошибки начались раньше и, думаю, что к некоторым из них причастен и я. Я не хочу отделять себя от стратегии, которая в целом (по чьей вине конкретно я сейчас разбираться не хочу) пришла в тупик. Но я не считаю, что модель обречена, более того, я уверен, что она жизнеспособна и борьба должна идти за тот или иной путь развития этой модели, за ту или иную стратегию ее очеловечивания, если угодно. Конечно, есть очень серьезные ошибки: создание "Народного фронта", например, или удары по "Единой России" со стороны тандема. Фактически, партия сейчас находится в полуразгромленном состоянии, причем уничтожает ее сам Кремль с Белым домом, а никакая не оппозиция. И это лишь одна из ошибок. Злорадства я, тем не менее, не испытываю – я и сам не ждал, что падение будет таким быстрым. Все-таки мы строили этот "железный" рейтинг Путина не для того, чтобы он так позорно свалился в болото, которое, чавкнув, его поглотило. Мы представляли себе финал несколько иначе. Вопрос в том, способен ли Путин идти дальше? Способен ли он предложить версию Путина 2.0, о которой мы говорили еще весной этого года? Пока этой версии нет, пока перед нами Путин версии "М" (слегка модернизированный). Очевидно одно: власть перестала понимать свою страну. Она перестала понимать, на чем она держится, перестала отличать друзей от врагов. Она покупает тоннами фальшивую лояльность у мерзавцев, которыми окружает себя.
– Вы ни один год наблюдали изнутри всю эту механику. Вы считаете, что Путин способен вот так взять и изменить все в той модели, которую он построил под себя, под свое окружение?
– С последним я просто не согласен. Во всяком случае, в лучшие годы Путин строил власть не под окружение, а окружение под власть. Он просто экономил силы. Он ведь гедонист по натуре. Он искал более удобные, как он говорит, "комфортные" варианты. Но он слишком увяз в этой консервативной кадровой модели, и постепенно она стала поглощать его самого. Он окружен людьми, которых, я думаю, 10 лет назад в таком виде, с такими коммерческими амбициями он бы просто не подпустил к себе близко. А сегодня они его окружают.
Способен ли Путин изменить эту модель? Это вопрос политический, а не антропологический. Я думаю, если политик не хочет потерпеть крушение, он меняется, он становится таким, какого прежде ни они сам, ни общество не знали. У нас нет времени на эволюцию стареющего Путина, который с трудом понимает меняющийся мир. Он потерпит политическую катастрофу если не в первый, то во второй год президентства, если не возьмет себя в руки и не переменится.